«Я сожалею, что занялся сим уже поздно, когда мне минуло шестьдесят лет; многое интересное забыто, а что и вспомнил, то уже не так верно, как должно было быть в связи течения времени. Занятие сие доставило мне удовольствие; вспоминать счастливое время юности и рассказывать о прошедшем, как говорит г. Сегюр, есть из числа единственных удовольствий для стариков». Лев Николаевич Энгельгардт, начавший карьеру адъютантом своего дальнего родственника Григория Потёмкина, видевший А.В. Суворова и М.И. Кутузова, получивший шпагу с анненским крестом из рук императора Павла I, писал эти строки за столом в библиотеке скромного одноэтажного дома в своем подмосковном имении Мураново. Он жалел, что не вёл дневников, ведь память была уже не та, да и глаза и руки подводили. Жена его, Екатерина Петровна Энгельгардт, урождённая Татищева, умерла более десяти лет назад. Об этом генерал писал: «…Бог благословил меня супружеством, блаженство коего продолжалось 22 года и 6 месяцев». Помочь довести дело до конца теперь могли только дети – они-то и писали под диктовку и переписывали начисто главу за главой.

Год, в который начаты были «Записки», – 1826-й – для семейства Энгельгардтов оказался непростым. Счастье – дочь Анастасия вышла замуж за поэта Евгения Боратынского и горе – от чахотки умерла дочь Наталья.

Лев Николаевич смотрел на портрет, где они были ещё все вместе: он, жена, сын Пётр, дочери Наталья, Анастасия и Сонечка, младшенькая, прильнувшая к матери. Здесь нет их первенца, Елизаветы, умершей в четырёхлетнем возрасте, задолго до написания этого портрета.

Время пробежало незаметно… Вот уж минул 1833 год. Энгельгардт вспомнил строки из стихотворения Боратынского, посвящённого его Натальюшке:

Она, с болезненным румянцем на щеках,

Она, которой нет, мелькнула предо мною,

Почий, почий легко под дёрном гробовым:

Воспоминанием живым

Не разлучимся мы с тобою!

Генерал окружен внуками – детьми Настасьи и Евгения Боратынских. Живут они то в Муранове, то в Казани, то в Москве. Две девочки и два мальчика. Тёма ещё совсем мал, а вот Лёвушке, названному так в честь деда, Лев Николаевич уже рассказывает историю Энгельгардтов и Татищевых.

В московском доме Льва Николаевича портретов родственников хватило бы на небольшую портретную галерею. Вот знаменитый предок его жены, прапрадед их детей, Нефёд Никитич Кудрявцев, начинавший военную службу вахмистром и дослужившийся до генеральского звания. Нефёд Никитич прожил долгую жизнь и от императрицы Екатерины II удостоился шутливого прозвища «бессмертный».

Однако таковым он, увы, не оказался и в возрасте девяноста восьми лет погиб в Казани от рук мятежников под предводительством Пугачёва. Лев Николаевич гордился тем, что в 1833 году в гостях в казанском доме Энгельгардтов был сам Александр Пушкин, приятельствовавший с его зятем Евгением – они были знакомы ещё со времени военной службы Боратынского, – и тем, что на страницах «Истории Пугачёвского бунта» Пушкин написал о героической смерти Нефёда Кудрявцева, о том, как почти столетний старик «не хотел скрыться в крепость, несмотря на всевозможные увещевания. Он на коленах молился в Казанском девичьем монастыре. Вбежало несколько грабителей. Он стал их увещевать. Злодеи умертвили его на церковной паперти».

– Где эти доспехи сейчас? – спрашивали внуки Энгельгардта, показывая на портрет Нефёда Кудрявцева. – А ты их носил?

– Нет, не носил, да и Нефёд Никитич их не носил – мода была такая при императоре нашем Петре Великом писать героев в доспехах на европейский манер… А вот ордена свои я вам покажу, только уговор – держать в руках аккуратно!

Расспрашивали внуки и про Екатерину II, и про Павла I, про всех, при ком довелось служить старому генералу.

– А про Наполеона не спрашивайте, чего не видал, того не видал! Да и не воевал я тогда, а был начальником земского войска в Казани, за что и получил орден Св. Анны II степени с алмазами.

– Анна на шее, Анна на шее, – смеялись внуки.

– Про Наполеона спрашивайте Дениса Васильича, вот он уж вам расскажет!

Лев Николаевич гордился хоть и отдалённым, но всё же родством с героем Отечественной войны 1812 года Денисом Давыдовым. Софья Чиркова, племянница его жены Екатерины Петровны, была замужем за знаменитым поэтом-партизаном.

«Да, давно это было… – думал Энгельгардт. – Сначала Денис Васильевич женился сам, а потом привёл в наш дом своего доброго приятеля Боратынского. Кто знает, если б не Давыдов, обрела ли бы семейное счастие моя Настасья?»

Давыдов часто бывал в гостях у Энгельгардтов и в Москве, и в Муранове. Теперь это был любящий отец, глава семейства. Лев Николаевич всегда с умилением смотрел на его сыновей-крепышей, один из которых носил имя отца – Денис, другой – имя древнегреческого героя – Ахилл. Дети Давыдовых, равно как и дети Боратынских, с удовольствием играли в военные игры. Палка заменяла им и саблю, и лошадь; из оловянных солдатиков они составляли целые армии. Изнеженными эти дети не были: шутка ли – в родственниках генералы! Денис Давыдов, Лев Энгельгардт, Николай Чирков – все прошли суровую военную школу, все они знали заповеди Суворова, его «Науку побеждать».

Перо скрипело по бумаге. Лев Николаевич писал о своём детстве: «Зимою иногда выбегал босиком и в одной рубашке на двор резвиться с ребятишками и, закоченев весь от стужи, приходил… отогреваться на лежанке; еженедельно в самом жарком пару меня мыли и парили в бане и оттуда в открытых санях возили домой с версту. Ел и пил самую грубую пищу, и оттого сделался я самого крепкого сложения, перенося без вреда моему здоровью жар, и холод, и всякую пищу…»

Эта закалка помогла Энгельгардту в русско-турецкую войну, когда в одну из ночей лета 1791-го русские войска совершили 32-вёрстный марш для того, чтобы на рассвете ударить по армии Юсуф-паши, расположившейся на правом берегу Дуная. Сражение вошло в историю как битва при Мачине. Энгельгардт вспоминал, как к Свято-Николаевскому полку подъехал генерал Репнин, отдавший приказ атаковать гору.

«Я подскакал и сказал: «Ваше Сиятельство, удостойте приказать мне сию честь исполнить». «С богом, друг мой», – сказал он мне. Тогда я вывел из каре резервы нашего полка, спешился и закричал: «Ребята, на штыки! Ура!» С большою храбростию за мною они бросились; вслед за мною Свято-Николаевский полк, а за ним Малороссийский гренадерский».

Лев Николаевич отложил перо. Волнение охватило его, как будто сражение происходило не сорок с лишним лет назад, а совсем недавно. «Только бы успеть дописать, – повторял он. – Сколько мне осталось, одному Господу известно…»

Лев Николаевич Энгельгардт умер осенью 1836 года и был похоронен в Москве, на кладбище Симонова монастыря, рядом с супругой Екатериной Петровной и дочерьми Натальей и Елизаветой. В печали и заботах его дети и внуки о рукописи сначала забыли; затем кинулись было искать, но не нашли. И только через двадцать два года бумаги были случайно обнаружены в амбаре, в старом сундуке. Дочь генерала Софья Львовна и её муж, Николай Васильевич Путята, с благоговением склонились над пожелтевшими листами. Вскоре «Записки» Льва Николаевича Энгельгардта были опубликованы.

Владимир ПОДОПЛЕЛОВ,

научный сотрудник экспозиционно-выставочного отдела Музея-заповедника «Усадьба «Мураново»

На снимках:

Неизвестный художник. Портрет Льва Николаевича Энгельгардта. 1810-е гг.

К. Барду. Портрет семейства Энгельгардтов. 1816 г.

Неизвестный художник. Портрет Натальи Львовны Энгельгардт. 1825 г.

Неизвестный художник. Портрет Нефёда Никитича Кудрявцева.

Одобрительный лист, полученный Л.Н. Энгельгардтом за участие в сражении при Мачине.

Опубликовано в газете "Маяк" 20.04.2016.